Ноты (которые мы играем)

Скрипка / Скрипичная азбука

 

Ноты, которые мы играем
(См. тж.:  Ноты, по которым мы играем)

Черновик статьи для Азбуки

Нот, как всем известно, семь:

(До, Ре, Ми, Фа, Соль, Ля, Си = Do, Re, Mi, Fa, Sol, La, Si).

С ними, что также всем известно,  могут происходить небольшие превращения, если рядом появляются специальные значки:
бемоли , диезы, бекары  (отменяющие прочие знаки),
а также иногда  дубльбемоли (изображаются двумя бемолями подряд) и дубльдиезы (изображаются математическим знаком умножения×).

В специальной литературе иногда записывают те же самые ноты латинскими буквами:
До, Ре, Ми, Фа, Соль, Ля, Си = C, D, E, F, G, A, H.

(Что сделало возможным для композиторов разных времен и народов прятать в своих произведениях всевозможные шифры: инициалы себя, любимых девушек и т.д… Хотя не будем отвлекаться).

Но как семь цветов радуги не отображают всего разнообразия существующих на нашей планете цветов и их оттенков, так и семь нот не передают всего звукового богатства этого мира.

Это в значительной мере упрощение, чтобы их проще было уложить в голове, а музыку — записать и передать потомству. Причем изначально речь шла не о всякой музыке, а о весьма специфической —  о суровых средневековых христианских гимнах.

 

Нормализованная музыка

С древности музыку пытались записывать разными способами. Древнейшее нотное письмо — пиктографическое (картинками), затем было слоговое и буквенное. Потом передавали музыку специальными знаками — невмами, и линиями. (Отсылаю за подробностями к Муз. энциклопедии). Но эти способы точную высоту звуков (как мы понимаем ее сейчас) не отображали. И, кстати, музыкальное искусство передавалось от человека к человеку, от мастера к ученику, устно, а не по книжкам.

Наконец, в Средние века монах-бенедектинец Гвидо д’Ареццо (он же Гвидо Аретинский) усовершенствовал систему нотной записи. Он ввел в употребление прототип современного нотного стана (правда, линеек у него было четыре, а не пять) и шестиступенный звукоряд, ступени которого назывались так: ut, re, mi, fa, sol, la. У этой реформы было простое объяснение: Гвидо руководил детским церковным хором, привязка слогов к определенным музыкальным ступеням была очень удобна, так хористы быстрее учились музыкальной грамоте и лучше ориентировались в нотах.

Названия ступеней звукоряда были взяты не с потолка, а непосредственно «с неба»: покровителем певцов считался святой Иоанн, а  ut, re, mi, fa, sol, la — это первые слоги первых шести строчек гимна, посвященного этому святому:

UT queant laxis
REsonare fibris
MIra gestorum
FAmuli tuorum,
SOLve polluti
LAbii reatum,
Sancte Ioannes.

То есть:

 

Чтобы слуги твои
голосами своими
смогли воспеть
чудные деяния твои,
очисти грех
с наших опороченных уст,
о, Святой Иоанн.

Аскетичные слова, не правда ли? Аскетичной тогда была и церковная христианская музыка. Какие там творческие искушения и утонченные музыкальные красоты — надо думать о спасении души, мы все ждем Апокалипсиса.

Апокалипсис, впрочем, не наступил,  а вот система  Гвидо в последующих столетиях укоренилась, была развита и дополнена. Появилась еще одна нотная линейка и нота Си (видимо, по первым буквам слов Sancte Ioannes — святой Иоанн), а ut было переименовано в До (последователи Гвидо и тут не отошли от темы: латинское Dominus значит Бог).  (Кстати, можно и продолжить аналогию: ведь вместе с полутонами у нас получается 12 ступеней, прямо по числу апостолов…)

Удивительно, что именно на этом суровом фундаменте впоследствии выросли сложнейшие музыкальные произведения, передающие богатейшую палитру чувств, все эти симфонии, оперы, сонаты, составляющие сегодня весь корпус музыкальной классики.

Но тут есть один нюанс.

— —

Опять-таки не вдаваясь в излишние подробности, надо все-таки сказать, что у Гвидо не было привязки слогов к какой-либо абсолютной высоте звука, то есть, скажем, слог La не означал автоматически того самого звука, который мы сейчас называем Ля. Да если бы такая привязка и была — точную высоту звука в то время просто не с чем было бы сверить, не было той «палаты мер и весов», определяющей, где настоящее Ля, а где фальшивое.

Это потом, когда прошло время, вошли в обиход  камертон, фортепиано (под которые позже станут настраиваться музыканты), за музыку взялись математики и преподнесли нам равномерную темперацию (спасибо, господа!), а потом физики проработали тему о частоте звука, научный мир навострился мерить звуки в герцах, и в конце концов были введены стандарты: Ля 1 октавы = 440 герц. То есть по мере внедрения в музыку точных наук всё уточнялось и уточнялось, упрощалось и упрощалось, стандартизировалось и стандартизировалось…

И достандартизировалось. Теперь иногда возникает конфликт интересов: с одной стороны мы, музыканты, должны играть «чисто», т.е. ноты в нашем исполнении должны бы соответствовать определенным математически выверенным частотам, а с другой — мы отлично знаем, что математической точностью иногда лучше пренебречь ради выразительности, и с наших, художественных позиций это вовсе не будет фальшью  (см. об этом — Интонация, «Правильное» Ля).

— —

…Ладно, давайте все-таки вернемся к главной теме. «Нормализованные» или нет, наши семь нот (ну хорошо:  с полутонами — двенадцать) не покрывают всех звуковых нюансов этого мира. Для фольклора, в том числе восточного,  и вообще для музыки  импровизационного склада, эмоционально насыщенной (вокальной, струнной, в том числе скрипичной — когда скрипка то плачет, то смеется…) такая система не очень-то подходит, что-то теряется, потому что шаг между тонами (и даже между полутонами) для этих целей широковат.

В 19 и 20 веке были попытки создать другую, более сложную, насыщенную  более тонкими переходами систему, которая годилась бы и для фольклора, и для какой-нибудь невероятной, полуфантастической музыки будущего. (Этим интересовался наш великий ум князь Одоевский, которого мы лишь по недоразумению не изучаем в школах наравне с Ломоносовым, этим же занимался маргинал Авраамов с его ультрахроматикой).

Такая система так и не была построена. Но независимо от этого разные композиторы 20 века все же старались обогатить звуковую палитру, вводили четвертьтоны (например, у Шимановского именно ими передано жужжание насекомых в скрипичных «Мифах». Кстати, даже если не брать этот частный случай, именно Шимановский мне кажется самым утонченным автором, передающим на скрипке самые невероятные краски, хотя записывал он свою музыку, казалось бы, обычными нотами. Дело, видимо, было в том, что он гениально чувствовал скрипичные тембры).

В 20 веке в композиторском мире вообще происходили всякие искания и брожения, некоторые  авторы экспериментировали, записывая ноты линиями, каракулями, всяческими картинками, плюсиками и минусиками и т.п., давая исполнителям возможность импровизировать. (Дорогу им проложил, видимо, друг Гофмана художник фон Швинд, который в свое время придумал шутливую «Кошачью симфонию». Инициатива была подхвачена, и всерьез! См. собрание графических партитур на аштрее).
Такой разгул воображения периодически встречается до сих пор. И это, конечно же, впечатляет. Хотя тут  есть свои недостатки: всё это очень интересно, но музыка ли это? И вообще кое-кому может показаться, что композиторы просто лодырничают, взвалив всю ответственность по сочинению музыки на исполнителей=)))

Другие авторы вообще отказались от нотной записи, стали фиксировать свои творения сразу на магнитофон, не отказывая себе в использовании самых немузыкальных звуков.  Но и тут есть свои недостатки: опять-таки, музыка ли это? (Если, скажем, композитор построил всю пьесу на гудках трамваев). И еще: даже если это все-таки музыка, когда  произведение существует лишь на пленке (или в аудиофайле) и его можно слушать только в одном и том же, навсегда застывшем исполнении, это обидно. Ведь живая музыка играется каждый раз по-разному разными людьми и в разное время, в этом всё удовольствие от  игры  (см. Интерпретация, Живая музыка).

Ну и, наконец, многие авторы пишут по-прежнему привычными  нотами привычную музыку. Хотя все чаще они слышат в свой адрес приглушенное шипение доброжелателей: дескать, всё, что можно было сказать средствами того музыкального языка, на котором говорили классики, сказано.

А может быть, и нет? 20 век кончился, мы с вами сейчас находимся в 21 веке и  понятия не имеем, какой путь правильный и куда мы все, собственно, идём. Идеального решения пока так и не найдено. Чем мы будем записывать музыку будущего (может быть и в самом деле кошками?=)) — Бог знает…

—

См. также: Звучащие буквы, или «Берегись Лядова!»