В.С. Нечаева | Вернуться к странице «Сын»
Из «Воспоминаний» Д. Благого/Нечаева
(глава «Подарки судьбы»):
Начинаю с нескромного утверждения, что способностями, быть может даже талантами судьба меня не обидела. Впрочем, никакой нескромности тут нет: дело не в том, чем одарила судьба, а в том, как эти подарки сумел использовать. Кроме того – много способностей иногда куда хуже одного таланта-призвания, и прав был В.А. Натансон, обмолвившийся однажды такой фразой: «Ваше несчастье в том, что вы слишком талантливы», — имея конечно, в виду именно обилие направлений одаренности уже в чисто музыкальной области.
Конечно, многое мне досталось просто по наследству: и отец и мать мои были людьми в высшей степени одаренными. Увы, такое наложение, такое возведение в квадрат этого качества сыграло роль скорее отрицательную, оно оказалось мне не в подъем, и я растерялся.
Конечно, и я кое-что в жизни сделал, но мог бы, верно, куда больше, если бы сумел ввести в единое русло все полученные по наследству творческие импульсы. Особенно много таких импульсов получил я от мамы. Правда, и отец, кроме влечения к исследованию литературы, и в юности, и в последующие годы сам писал стихи, но музыкальностью, вопреки собственному убеждению, не обладал совершенно: например, он с полной наивностью признавался, что в «Лунной сонате» Бетховена ему нравятся только первые восемь тактов; не слышал я чего-нибудь и о тяге его к рисованию или каким-нибудь иным наукам, кроме истории литературы. Иной была мама. В юные годы она и стихи писала, и очень много рисовала, и была страстно увлечена изобразительным искусством и архитектурой, имела удивительные способности к математике, с ходу решая сложнейшие задачи и теоремы, была способна к языкам, да и в самой деятельности литературоведа сочетала любовь к литературе как таковой с пытливостью историка, подлинным призванием и в этой области.
Кстати, если сравнивать моих родителей как филологов, то они во многом представляли собой полную противоположность. Отец привносил в свое отношение к литературе как искусству в высшей степени присущий ему артистизм, хотя был в его деятельности период крутого социологического крена, который мало общего мог иметь с этим понятием. Зато последние его книги – конечно, не без влияния второй жены Б.Я. Брайниной, — напротив, носят уже известный отпечаток той литературщины в форме подачи материала (названия частей цитатами из Пушкина, обилие эпиграфов – «Душа в заветной лире»), что так характерно для издательств «Советский писатель» и особенно «Советская Россия», где они, кстати сказать, публиковались. Вообще, изумительные по чуткости анализа, искреннему внутреннему пафосу места его трудов чередуются со значительно уступающими им дидактическими рассуждениями и пояснениями – сказалась, видимо, долгая работа его над учебником по литературе XVIII века, да и вообще педагогическая деятельность в университете и многочисленные публичные лекции чисто популяризаторского характера в первые послевоенные годы.
Иное дело – мама. Главным для нее всегда оставался подлинный исторический факт, документ, вещественная память. Проявлялось это во всем, будь то четырехтомная монография о Белинском и три книги о Достоевском – две о журналах «Время» и «Эпоха» и «Ранний Достоевский», будь то страсть к выдуманному и практически осуществленному ею первому в мире музею Достоевского и увлеченная работа над альбомом «Достоевский в иллюстрациях и документах», будь то многочисленные труды по текстологии и первые публикации вновь найденных документов, работа секретаря Всесоюзной Пушкинской выставки и т.д. и т.п. Стиль изложения ее совершенно чужд ораторского пафоса, он может показаться даже суховатым, прозаичным, не слишком стремилась она и к чисто художественному анализу: что ее интересовало больше, чем как, но зато к этому что она относилась с величайшей ответственностью, тщательностью, скрупулезностью. Все это, конечно, очень схематично, но иначе пришлось бы писать специальную работу о разных подходах к литературоведению, различных возможностях проявления себя в этой области.
— —
P.S. О стиле В.С. Нечаевой — см. из ее стихотворения «Моему Аристарху»:
Когда природа мне небрежною рукою
С мечтательной славянскою душою
Германских предков трезвый ум
Играя иль смеясь скрепила наобум –
– С тех пор мне суждено в наряд суровой прозы
О прошлых временах заманчивыя грезы
Склоняясь над грудой книг послушно облекать,
Архивов данными смиренно поверять
Воображением и грезами поэта
Давно ушедших лиц творимые портреты.
— прим. А.Б.
В.С. Нечаева | Вернуться к странице «Сын»