Перейти к содержимому

Эта грустная история

«Друг семьи»

Неукротимый дьявол сидит во мне. Откуда эта страшная сила. Это не я. Это ты, великий, породил дитя, равное себе.

Понимаю: это безумие. Но оно реальность.

Смотрю в лицо врагам, одолевшим меня, и совершенно изнываю от ярости, отвращения,
ненависти к поражению.
 В каком горниле выковать оружие реванша.

/ Цитаты из дневников добрейшей пожилой женщины-библиотекаря,
30 лет считавшейся «другом нашей семьи».
Мы узнали правду, согласно ее завещанию, при эффектных обстоятельствах/

Печально, конечно, создавать и публиковать такие страницы. Но что поделаешь: то, что произошло — это опыт, он был полезен мне и, возможно, будет полезен кому-то еще.

Сегодня речь пойдет о человеке, который, играя роль Жертвы, оказался вхож в нашу семью и долгие годы распространял о нас ложную информацию, возможно сам не сознавая, что делает, потому что (как недавно выяснилось) был серьезно болен.

Должна признаться, я очень долго думала перед тем, как писать эту историю. Ведь человека, о котором пойдет речь, уже нет среди нас, а об ушедших, согласно традиции, говорят или хорошо, или никак.

И я была среди тех, кто совершенно искренне говорил самые хорошие слова о Нелли Ивановне в день ее похорон. Но тогда я не знала, в какое положение она десятилетиями ставила мою семью и меня лично. Всё вскрылось только после ее ухода (впрочем, как я теперь знаю, именно так она и планировала окончить игру — она хотела, чтобы все всё узнали, и хотела публикации).

Так что все это в любом случае должно быть рассказано. Делать я это буду частями — история для меня пока больная, хотя я, к счастью, уже могу думать о ней трезво.

Итак.

Как я уже писала год тому назад, скончалась «друг семьи» (теперь пишу в кавычках), бывший секретарь моего отца, библиотекарь консерватории Нелли Ивановна. Я не буду здесь лишний раз упоминать ее фамилию, тем более что я на сайте ее уже писала.

Это была тишайшая, скромнейшая, честнейшая, добрейшая пожилая женщина. Она была одинока, очень страдала оттого, что у нее не было своих детей, и по всему видно, что она была очень привязана к нам с братом. И хотя в детстве мы не очень-то воспринимали такую привязанность (она постоянно посылала нам воздушные поцелуйчики, постоянно говорила уменьшительными, когда-то нам это казалось перебором), со временем мы привыкли.

Тем более что папа завещал, чтобы Н.И. регулярно бывала в нашем доме. (Сегодня я понимаю, что то завещание было записано рукой самой Н.И., а что папа на самом деле ей диктовал, никто не знает. Но раньше об этом никто не думал!)

Моя мама, — человек настолько добрый и жалостливый, что среди наших знакомых это ее качество уже вошло в пословицу, — очень жалела «тётю Нелю» (как мы с братом ее с детства называли). Потому что та рассказывала маме про себя много самых грустных подробностей. Она говорила, что ее бросил муж, что у нее умер ребенок, что она испытывает непереносимые страдания от одиночества, что ее все обижают на работе, что никто не хочет с ней дружить, что все ею просто пользуются, а потом бросают. «Не бросайте хотя бы вы», — часто говорила «тетя Неля» маме.

И мама, конечно же, «бросить» «тетю Нелю» не могла. Хотя у «тёти Нели» были свои особенности. Она, например, проявляла свои чувства, принося сумки с продуктами — слишком много (три килограмма яблок! три килограмма бананов!), и когда мы говорили, что все это принять не можем, она начинала практически плакать, что мы этим отвергаем ее саму, и тут же напоминала, что ее все бросают. Борьба за контроль над количеством приносимых даров велась около двадцати лет, Нелли Ивановна обижалась на нас страшно, но все-таки побеждали в этой борьбе мы. Мы знали, что Н.И. получает небольшую библиотекарскую зарплату, и потому никогда не допускали того, чтобы она дарила нам что-то существенное, несмотря на ее обиды.

И вот, как я уже говорила, внезапно она умерла. Для нас это было настоящим ударом: ведь она прекрасно себя чувствовала, всячески отказывалась от помощи, на вопросы «Нелли Ивановна, а вы вообще бываете у врача?» только смеялась и говорила: «что-то ты про меня, Анечка, слишком хорошо думаешь», клятвенно уверяла, что никакой необходимости в посещении врача нет, обещала, что когда появится такая необходимость, она тут же нам даст об этом знать. И вообще она стала какой-то счастливой и загадочной, намекала, что у нее впервые в жизни начался роман. Словом, когда нам позвонили и сказали, что Нелли Ивановна умерла, мы сначала просто даже не поверили.

Но это было не последней грустной неожиданностью.

Так получилось, что несмотря на все рассказы Н.И. о злых хищных коллегах, которые ее все время обижали, я почему-то разговорилась на похоронах с ее начальницей по консерваторской библиотеке. И меня пригласили на поминки в библиотеку. Люди там оказались очень непохожие на то, что я ждала. Судя по удивлению некоторых из них — я, в свою очередь, оказалась не совсем похожей на то, чего ждали они. Слово за слово — мы с начальницей Н.И. поняли, что говорим как будто не об одной и той же Нелли Ивановне, а о двух совсем разных людях и о  разных ситуациях. После поминок мы просидели вдвоем и проговорили чуть ли не два часа.

Из этого разговора я вынесла массу неприятных открытий.

Во-первых, оказалось, что Нелли Ивановна приписала себе яркую, значительную роль в истории моей семьи. Например, она рассказывала, что, когда мой отец был смертельно болен, якобы это она (а не моя мама!) ухаживала за ним. Также она давала понять, что единственный человек, который ухаживает за его могилой — это опять-таки она, Нелли Ивановна. Дальше из всего контекста выходило, что она еще к тому же недоедает (или даже вообще голодает!) потому, что делится последним куском хлеба с «детишками» (с нами!), а также со своим братом, которого вся библиотека возненавидела лютой ненавистью, потому что по рассказам Н.И. он выходил наглым беспринципным типом, использующим святую доброту и жертвенность сестры.

Далее: как оказалось, Н.И. обманывала меня, что она не ходит по врачам! Оказывается, ходила и очень серьезно. Причем водили ее, сидели с ней в очередях в поликлиниках… те самые коллеги по работе (уже бывшие — к тому моменту Н.И. была уже на пенсии), о которых прямо практически в то же самое время она мне так плохо говорила!! Она звонила им домой по ночам, говорила, что умирает, и ее спасали. Когда ее спрашивали, почему же к ее страданиям глух ее племянник (сын того самого брата, про которого уже даже и не спрашивали), она тихим кротким голосом говорила: «Ах,  Мишенька так занят…» При этом она не забывала сказать, что завещала ему квартиру. Таким образом, роль беспринципного человека, использовавшего эту святую женщину, досталась и ему.

(Между тем от самого племянника я знаю, что она его даже не пускала в дом, и что однажды он, встревоженный тем, что она не отвечает по телефону и не открывала ему дверь, вызвал МЧС и дверь взломали; с Н.И. все оказалось нормально, просто она отключила телефон и зачем-то еще и отрезала провод дверного звонка).

Думаю, роль использовавших Н.И. досталась и всем членам моей семьи, хотя мне так прямо никто этого не говорил. По крайней мере про моего папу могу сказать точно: Н.И. давала понять, что она бесконечно трудилась для него, исполняла для него какие-то чрезвычайно трудоемкие поручения, на что уходила масса времени и сил (которых у нее было так мало!), при этом она не забывала упомянуть и то, что всю работу она делала абсолютно безвозмездно (реальную ситуацию я опишу здесь позже). И да, оказывается все коллеги Н.И. ей сопереживали — мой отец, оказывается, был буквально любовью всей ее жизни, она была безответно влюблена, а он этим пользовался и загружал ее работой (как-то так).

Всё это было очень неприятно узнавать. Получалось, что Н.И. играла всякие роли и всех обманывала, причем делала это, чтобы возвыситься за счет окружающих, и в том числе за счет нас.

Я бежала домой с тех поминок как ошпаренная. Я была очень зла — и одновременно корила себя за это. Вроде бы нельзя злиться, а надо молиться за упокой души. Но я-то не святая, я живой человек. Хотя вот моя чрезвычайно добрая мама, когда я ей всё рассказала, сказала лишь: «Да, странно, странно. Ну что ж, видимо обо мне плохо думают коллеги Н.И., ну, в конце концов, что поделаешь, так получилось. И вообще, Аня, что-то ты не о том думаешь, человек-то умер. А об ушедших говорят или хорошо, или никак».

И с этими словами моя добрая мама заказала за свои деньги Нелли Ивановне памятник.

Так всё это и закончилось год назад. Я все-таки не совсем успокоилась, я написала текст здесь на сайте, где старалась (сначала по возможности мягко) объяснить, что Н.И. рассказывала о нас что-то не совсем то, но, видимо, были причины, видимо иначе она просто не могла. Тема эта меня все-таки тревожила, и я собиралась к ней вернуться.

Ещё раньше, в день похорон я узнала от племянника, что Н.И. всю жизнь вела дневники и завещала их издать. В записке, адресованной племяннику, которую она написала за десять лет до смерти, было сказано, что он единственный, кому она может доверять; она просила его исполнить ее желание: обеспечить публикацию этих дневников, в которых она раскрывает свою тайну.

Я ждала выхода дневников, рассчитывая из них что-то понять.

Через год (издание задержалось) я почему-то вдруг снова стала сильно переживать по поводу всей этой истории. Даже не могу понять, что меня вдруг спровоцировало. Неужели некрологи, где говорилось о святости Нелли Ивановны (один из них висит на православном сайте под названием «Праведница»)? Но вроде бы я это знала и читала раньше. Я помнила также речь батюшки на отпевании в той церкви, прихожанкой которой была Н.И. — он тоже говорил о святости, о том, что хоть она регулярно приходила на исповеди, он просто не представляет себе, какие у этого человека могли вообще быть грехи.

В общем, не знаю, что вдруг меня толкнуло позвонить племяннику Н.И. и попросить дать почитать дневники. Он был очень любезен, откликнулся сразу, и уже через час я держала в руках три толстые тетрадки, обтянутые листами из кубинской газеты «Гранма».

Был чудесный майский день. Светило солнце, цвели сирени. Я дошла домой, поднялась к себе на шестой этаж, открыла дверь, сняла ботинки. Открыла одну из тетрадок на первой попавшейся странице.

И у меня волосы встали дыбом.

/ Продолжение /

12 комментариев для “Эта грустная история”

  1. Виктория

    Чем больше я вникаю в историю с Н.И., тем больше фактов в пользу того, что дама имела серьёзное душевное расстройство. Будущие шизофреники всегда имеют некоторые странности: кто-то замкнут, у кого-то повышенная до маниакальности любовь к чистоте, пунктуальность и педантизм, кто-то, наоборот, страшно неряшлив и т.д. Все, заболевшие в возрасте 25-25 лет знакомые мне женщины имели разный набор чудинок, замечаемый только внимательными людьми. Что же, по крайней мере, Вам, Анна, должно быть легче (если так можно сказать) от того, что есть объяснение непорядочному поведению Н.И. А какова дальнейшая судьба дневников? Ведь публиковать такой бред, наверное, нежелательно?

  2. Тут было вот это:
    > повышенная до маниакальности любовь к чистоте, пунктуальность и педантизм

    + мужские тапочки и вторая зубная щетка в ее квартире (она их один раз нам назвала «тапочками и зубной щеткой пианиста, консерваторского профессора В.», но мы в это не верили, к тому же она нам сказала в другое время, что держит все это в качестве декорации для того, чтобы на нее не напал сантехник, если вдруг его придется вызвать). Все это сейчас звучит патологически, а тогда звучало очень безобидно и даже юморно в исполнении надушенной, напудренной, ласково и сахарно улыбающейся Н.И. Но мы все равно, конечно, были очень невнимательны, это урок на будущее. (Если вообще такие вещи повторяются в жизни дважды, что статистически маловероятно=)

    > А какова дальнейшая судьба дневников? Ведь публиковать такой бред, наверное, нежелательно?

    Когда я буду возвращать дневники племяннику Н.И. (те три тетрадки, что пока у меня в руках, еще не отправлялись в компьютерный набор), я скажу ему свое мнение. Конечно, публикация такой вещи — жестокий удар именно по самой Н.И., по ее образу, который уже растиражирован некрологами. Если бы она была моя родственница, я бы прежде всего подумала о том, чтобы поберечь ее память и не представлять ушедшего человека в таком разнузданном виде.

    Но Н.И. ведь понимала, что, попробуй она издать такое при жизни, у нее бы ничего не вышло. Поэтому она создала хитрую структуру с предсмертной запиской, написанной за 10 лет до смерти, с обращением к племяннику, «которому единственному она может доверять», и с прямым указанием, что публикация дневников — это ее последняя воля.
    (Кстати, если мои подозрения правильны, то она уже второй раз использует этот беспроигрышный аргумент. Первый раз был с последней волей моего отца, исполняя которую мы были обязаны регулярно приглашать Н.И. к себе в гости. Теперь я сомневаюсь вообще, что папа такое завещал — текст-то был записан рукой самой Н.И.)
    Так что дальнейшая судьба публикации неизвестна, и что решит племянник Н.И. — не знаю, это его выбор.
    Но, конечно, завещания нужно исполнять только в том случае, если человек был вменяем и отдавал себе отчет в своих словах и поступках. Кажется, так принято и юридически.

  3. Виктория

    Наверное, и родственники не захотят такой огласки эротических фантазий пожилой женщины. Уже не говоря про остальные опусы. А что касается внимательности к чужим странностям — на самом деле очень трудно отличить норму от не нормы, т.к. существует множество пограничных вариантов. И бывают случаи, когда психиатры и клинические психологи сообща определяются с диагнозом «сошел с ума — не сошел с ума». Хотя, что касается убийц и маньяков, которых, разумеется, трудно назвать душевно здоровыми, их в большинстве случаев признают вменяемыми, чтобы они понесли заслуженное наказание.
    «Если вообще такие вещи повторяются в жизни дважды, что статистически маловероятно» — у меня из близких знакомых за последние 10 лет четырем женщинам был поставлен диагноз «шизофрения». Все были с некоторыми чудинками, замужние, имеют детей.Пьют лекарства, работают (кстати, в момент ремиссии считаются уголовно наказуемыми, если совершат преступление). Но очень интересные, талантливые женщины. С ними интересно общаться.

  4. > Но очень интересные, талантливые женщины. С ними интересно общаться.

    Это понятно, я имела в виду — статистически маловероятно, чтобы повторилось именно в таком духе: что, во-первых, кто-то из моих родственников изъявит желание иметь личного секретаря, и что, во-вторых, этим секретарем и доверенным лицом окажется именно такой человек.

    PS Смогла сформулировать продолжение: https://blagaya.ru/2012/05/30/eta-grustnaya-istoriya-prodolzhenie/ Скоро уже совсем всё допишу.
    Великая всё-таки сила слова: всё осознанное и записанное теряет свою мрачную власть над человеком…

  5. Виктория

    Продолжение прочла, я просто в шоке. Хорошо, что ей в голову не пришло что-нибудь сотворить в реальности.

  6. > Хорошо, что ей в голову не пришло что-нибудь сотворить в реальности

    Вот-вот… Я когда все это прочитала, первым делом начала думать о том, что какое счастье, что мы все остались живы, что осталась жива мама.

  7. Виктория

    Слава Богу, что у нее был «идейный» самоконтроль, т.е она контролировала себя, подчиняясь определенной жизненной цели. Это, вероятно, входило в ее план — не выдать себя во внешнем мире. Но все равно, открыть, что рядом существовал такой монстр — это более чем неприятно.

  8. > Это, вероятно, входило в ее план – не выдать себя во внешнем мире.

    Кстати, а это очень и очень похоже на правду!

  9. Виктория

    Интересно, как давно Н.И. сошла с ума? В детстве такие дети бывают очень тихи, замкнуты и послушны, лет до 7-8. Ближе к пубертату может развиться некоторая экзальтированность в проявлениях чувств, ревность, уход в свой мир грез. У таких девушек все немного через чур. Ну, это правда, мои личные длительные наблюдения, не знаю,как психиатры это все классифицируют. Поэтому я всегда напрягаюсь, когда вижу чрезмерно правильного ребенка, выполняющего указания взрослых без возражений или с льстивой угодливостью. Именно в таких детях таится бомбочка замедленного действия.

  10. > Интересно, как давно

    Не знаю… Как минимум полвека назад. В одной из первых тетрадок «дневников» (1960-е), где я прочитала год назад только 2 страницы, язык уже был тот же, душно-эротический, и концентрированность на пианисте Р. та же, но она называла его пока еще «Святослав», а не «князь». Все же, вероятно, те тетрадки пока не до такой степени были безумны — их читал племянник Н.И. и сказал только, что «читать невозможно, настолько Н.И. страдала». Значит, там таких ярких вещей пока не было. Но болезнь, как я понимаю, когда она без лечения, усугубляется — так что понятно, почему градус всё нарастал.
    Впрочем, я теперь ни в чем не уверена. Вдруг Н.И. наблюдалась у врачей, а мы могли об этом и не знать?
    Мне предстоит возвращать тетрадки и говорить с ее племянником, но я теперь уже такой встречи просто откровенно боюсь.

  11. Виктория

    Если племянник вменяемый человек, то он должен понять ситуацию. Неужели он захочет публиковать эротический триллер своей тёти-«праведницы»? Думаю, ее медкарта — не менее захватывающий документ. Больные, пьющие лекарства от разрушения психики, заторможены, у них нехороший цвет лица, проблемы с памятью, вниманием, мышлением и т.д. Ведь таблетки за компанию тормозят все процессы высших психических функций. Насколько я поняла, Н.И. была неглупой женщиной, имела хорошую память и внимание. Что не указывает на лечение психотропными препаратами. Хотя все может быть…

  12. > Насколько я поняла, Н.И. была неглупой женщиной, имела хорошую память и внимание

    Безусловно. Пастернака она вообще знала чуть ли не всего наизусть. И конечно же глупой она не была (хотя постоянно говорила на людях обратное). Больше того: она была не лишена талантов. Она хорошо писала (хотя и патологические вещи). Теперь я жду с нетерпением ту оцифрованную пленку с ее вокальными опытами, она должна скоро быть готова.

Добавить комментарий для annablagaya Отменить ответ

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *