/ см. также: тональности и итальянский язык /
Если мы проиграем один и тот же мотив в разных тональностях, мы ощутим, что характер мотива все время меняется. И это не просто другая «краска»: смена тональности придает новый смысл.
Когда-то человечество имело столь чуткие уши, что каждая тональность что-то означала. До нас дошли некоторые литературные описания тональностей.
В книге Musica Literaria упоминается «своеобразный литературный микрожанр — словесные описания тональностей, в огромном количестве порождаемые литераторами и «поэтизирующими» музыкантами с начала XVIII столетия и с особой интенсивностью — на рубеже XVIII-XIX веков».
Вот несколько примеров из этой книги.
«…материал, собранный Ритой Стеблин, показывает, что представление о ладах и тональностях в эту эпоху было насквозь пронизано литературно-поэтической программностью. Уже у Иоганна Маттезона аффект, приписываемый той или иной тональности, разворачивается в почти сюжетную психологическую картину: «Е-dur с несравненной полнотой выражает отчаяние или смертельную печаль; он особенно годен в тех крайних любовных делах, где уже ничем нельзя помочь и не на что надеяться, и при определенных обстоятельствах имеет в себе нечто столь пронзительно-прощально-печально-проникновенное, что может быть сравним разве что с фатальным расставанием души и тела».
Позднее, в предромантическую эпоху, этот момент фиктивной программности в осмыслении тональностей усиливается, достигая высшего выражения в текстах Кристиана Фридриха Даниэля Шубарта и Вильгельма Хейнзе. Шубарт в «Идеях к музыкальной эстетике» (трактат создан в 1784-1785, опубликован в 1806) связывает с каждой тональностью уже явно нечто большее, чем простой аффект, — целый эмоциональный комплекс (несущий несомненную печать предромантического кладбищенско-мистического настроения), в который местами вплетена и предметно-событийная нить, как бы некие намеки на возможный сюжет-программу:
«Ре-минор, меланхоличная женственность, предвещает сплин (Spleen) и туман.
Си-бемоль-мажор, веселая любовь, спокойная совесть, надежда, взгляд в лучший мир.
До-минор, любовное объяснение и одновременно жалоба несчастной любви. — Всякое томление, тоска, стенания души, опьяненной любовью, сокрыты в этом тоне.
Ля-бемоль-мажор, могильный тон. Смерть, могила, тление, суд, вечность лежат в его пределах.
Фа-минор, глубокая тоска, плач над мертвецом, стенанья скорби и влечение к могиле.
Ре-бемоль-мажор. Капризный тон, изнемогающий в боли и наслаждении. Он не может смеяться, но улыбается, он не может рыдать, но по крайней мере изображает гримасу плача. — В этом тоне можно выражать лишь странные характеры и ощущения.
Си-бемоль-минор. Чудак, обычно облаченный в одеяния ночи. Он немного ворчлив и лицо его крайне редко выражает любезность. Насмешки над Богом и миром; недовольство собой и всем; приготовление к самоубийству звучат в этом тоне.
Ми-бемоль-минор. Ощущения тревожного глубочайшего душевного томления, надвигающегося отчаяния, чернейшей тоски, мрачнейшего настроения. Всякий страх, всякая тревога содрогающегося сердца дышат в этом ужасном ми-бемоль-миноре. Если бы духи могли говорить, они говорили бы в этом тоне».
Вильгельм Хейнзе (в романе «Хильдегарда фон Хоэнталь», 1794-1796) осмысляет квинтовый круг как некую модель мира: до-мажор выражает здесь состояние естественное, «девственную чистоту», «невинность юности»; далеко отстоящий от «естественного» до-мажора, ре-бемоль-мажор «ведет в ужасные тайны персидских султанов или демонов»*.
— —
* Steblin R.. Op.cit.P.114
это что-то невероятное!
Спасибо!
Спасибо