Мир как красота, поэзия действительности… и снова про корабли

(Тема кораблей продолжается).

—

Вот так бывает — вдруг раскрывается перед тобой фантастический сюжет, который (какой гранью его повернешь) кажется то детективом в духе Эркюля Пуаро, то романом Уилки Коллинза, то продолжением приключений графа Монте-Кристо, то откликом на «Имя розы». И не в книгах находится этот сюжет, а в самой настоящей реальности. А потом ты еще понимаешь, что он касается непосредственно… тебя или членов твоей семьи.

Начинаю эту страницу даже в какой-то растерянности. Хотя мне в последнее время говорят, что я умею рассказывать истории, сейчас у меня в голове теснятся самые разные образы и (главное) их взаимосвязи, и чем дальше дело заходит — тем больше я, по-моему, немею.

Так что, пока не онемела окончательно и не потеряла дар соединять слова друг с другом, надо бы здесь оставить «карту» пройденного пути.

Итак, начнем. Начало — в путешествии, которое я все это время ленилась записать.

—

Всего лишь полгода тому назад, в марте 2013-го, во время путешествия по Греции, судьба закинула нас с мужем в греческую деревушку с полуперсидским названием Мистрас, расположенную под стенами одноименной древней византийской крепости.

Дело было в Чистый понедельник, когда греки повсюду запускают в небо воздушных змеев. Жители Мистраса, согласно древней византийской (как они сами говорят) традиции, направляли в небеса огромные странные разноцветные колпаки-«аэростатос». Мы наблюдали, как эти самодельные «ракеты» уплывали ввысь за облака, слушали традиционную греческую (совершенно восточную) музыку под накрапывающим дождем, и вели беседы с англичанином Джоном (с которым несколько лет назад познакомились на пароме, идущем в Трабзон, а позже виделись в Англии) на тему о том, что же общего у русских и у греков. И между прочим Джон рассказывал, как русские во времена Екатерины II помогали грекам отвоевать крепость Мистрас у турок и, к чести русских, не дали разграбить сокровища, хранившиеся здесь (передаю содержание разговора по памяти; я тогда не знала, как будут разворачиваться события, а потому не запоминала каждое слово***).

Вообще это было прекрасное путешествие; Грецию было жаль покидать, и я вряд ли когда-нибудь забуду тот путь на автобусе через холмы Аркадии и поля с закатным солнцем и цветущим миндалем… Что же общего у русских и греков? Что-то точно есть, это я чувствовала по себе.

—

Всего каких-то пару месяцев спустя на моем сайте оказалась сотрудница архива РАН, которая дала ссылку на опись архива моего деда-пушкиниста Д.Д. Благого (за что я ей безмерно благодарна!). Этот архив, так же как и рукопись третьего тома монографии моего деда о Пушкине, считался утерянным, исчезнувшим. Я сейчас не буду вдаваться в то, что каких детективных обстоятельствах он «потерялся» тридцать лет тому назад (всему свое место и время), но новость о его «обретении» была поразительна. Даже не все родственники сразу поверили в то, что происходит. Я рвалась тут же начать знакомиться с материалами архива, но читальный зал Архива РАН был закрыт на лето, и мне пришлось, закусив удила, ждать сентября. (Ожидание было вдвойне томительным, учитывая тревожные новости о ликвидации РАН и передаче ее имущества в чьи-то неизвестные, но по всей видимости очень жадные руки).

—

Пока тянулось это лето, я начала интересоваться фигурой моего деда, которая почему-то раньше не задевала во мне родственных струн. Как выяснилось, зря не задевала: когда я вынула из книжного шкафа его работы, сами названия («Мир как красота», «Поэзия действительности»…) прозвучали для меня близко и понятно. Я стала разбираться, и с интересом прочитала прекрасный текст о деде на сайте «Литературные памятники» и особенно вот эту фразу в нем: «Существенная черта Благого-литературоведа — постоянное влечение его к синтезу, к целостному охвату явлений, концептуальности и историзму». Хм, синтез? — подумала я…

Тогда из любопытства я решила разобрать завалы книг на даче (тех книг, которые относятся к литературоведению и его истории и были раньше далеки от сферы моего внимания). Корешок за корешком, обложка за обложкой,  — книжки стали раскрывать мне свои тайны.

Во многих из них были дарственные надписи. Следуя за ними, читая затем про их авторов в интернете, я чуть-чуть больше узнала о человеческой природе (в том числе очень нехороших вещей… — впрочем, и об этом я сейчас не буду писать, потому что начала я с красот этого мира и закончить хочу ими же).

Итак, дарственные надписи. Где-то на двадцатой книге у меня выработался «музейный» рефлекс: я приучилась открывать тома вначале на тех страницах, где расписываются дарители-авторы. Потом я распространила этот подход и на те книги уже у нас дома, которые раньше увлеченно читала, и обнаружила дарственные надписи и на них! (Сюрприз! Раньше мне не приходило в голову их осматривать на предмет автографов. Это были книги для чтения, а не для музеев). Некоторые из надписей, из самых любопытных, сейчас я уже выложила на сайте blagoy.ru.

Не все книги были с надписями. Но все что-то говорили. С восторгом я представила родственникам автобиографию деда, в которой он рассказывал в том числе о своих корнях (и о Благово), об истории семьи. Вот ведь! Автобиография эта пряталась в сером, ничего не говорящем воображенью, каком-то бюрократическом, что ли, по оформлению сборнике под названием «Советские писатели». (Сейчас я эту автобиографию отсканировала — ее можно скачать отсюда ).

Вы спросите, причем тут греки, Мистрас и англичанин Джон.

Но дело в том, что из этой автобиографии я узнала, что среди предков деда был адмирал Спиридов, выигравший Чесменское сражение (а позже прочитала, что воевал предок бок о бок с И.А. Ганнибалом, двоюродным дедом А.С. Пушкина), и — если верить вот этой странице Википедии и ряду других — отвоевавший у турок тот самый Мистрас, куда судьба занесла нас в марте этого года, когда мы путешествовали по Греции, и ту самую Аркадию.

Интернет- великая вещь, и когда я (естественно) захотела прочитать подробности, нашла множество публикаций (например, вот эту, где подробно описана тактика сражения. Повествуется о битве и в романе Гельдерлина «Гиперион», в примечаниях к которому — в серии «Литературные памятники» — дан список кораблей:  «Эскадра адмирала Спиридова состояла из 3-х больших кораблей: Евстафия, Ианнуария и Трех святителей; 2-х фрегатов: Соломбал и Летучий»).

Когда захотела посмотреть, как выглядел «Святой Евстафий», находясь на котором командовал боем мой предок, интернет опять-таки был к моим услугам… Корабль запечатлен на двух полотнах Айвазовского — «Хиосский бой» и «Чесменское сражение».

(Википедия: «Хиосский бой» (картина работы Айвазовского). На картине изображён кульминационный момент боя — столкновение «Святого Евстафия» и «Реал-Мустафы»)

Есть странички про «Святого Евстафия» — вот здесь и здесь.

А вот корабль «Три святителя», на который адмирал перенес свой флаг во время боя («Святой Евстафий» взорвался):

Смотрите также вот эту страничку, где собрана масса интереснейших схем, карт, изображений — в  том числе и других кораблей, например «Трех Иерархов».

Но не будем тонуть в истории морских сражений, пойдем дальше.

—

О предках Пушкина, и вообще о предках: тут надо сделать отступление насчет дворянства и социализма. Мой дед, оказывается (хоть не афишировал), но и не скрывал факт своего дворянского происхождения. Почему же он, связанный, казалось бы, столь прочно со старым миром, принял мир новый, поверил в социализм?

Прочитав автобиографию (и пролистав почти одновременно с ней «Социологию Пушкина», которую сам дед включал в период вульгарного социологизма в литературоведении, которым он и другие грешили в 1930-е годы), я стала фантазировать о причинах. И дофантазировалась. Думаю, что-то в этом есть. И между прочим, это «роднило» деда с Пушкиным — именно в социальном (да-да!) смысле.

Дед писал в автобиографии, что Благие восходят к древнему дворянскому роду, но

«с Благими… произошло примерно то же, что случилось с пушкинскими «Езерскими», о которых поэт повествует в «Родословной моего героя» и в истории которых отразились основные черты истории «шестисотлетнего» рода Пушкиных. Предки, в том числе и дед героя, были знатны и богаты, а их потомок «жалованьем жил и регистратором служил». Только у Благих процесс этот восходит ко временам гораздо более отдаленным».

См. еще по этому поводу пушкинскую «Мою родословную» (тем более, что мы уже говорили о «чесменских пучинах»).

Что же касается любви моего деда к советскому строю — это мелькает где-то далее в документах, и тут причины прозрачны: впервые стало возможно просвещение для всех людей, а не только для горстки избранных; литературу стало возможно сделать своим основным занятием, профессией (для предков деда, в том числе для его собственного деда, страстного любителя книг, это было невозможно); стали открыты для исследователей архивы; и т.п. Всё это понятно, и  кто знает — живи я сама в то время, наверное, и я бы верила в «народную демократию» и в создание «нового человека» в противовес «гнилому самодержавию».

(И между прочим, всё логично: раз среди предков деда был адмирал Спиридов, значит в роду был как минимум один декабрист. Да что там! Еще задолго до того сама фамилия образовалась потому, что когда-то один из князей Смоленских и Заболоцких по прозвищу Благой «так и стал называться и князем уже не писался»).

Возвращаясь к автобиографии: из нее я лучше узнала личность деда (психологические его черты), погрузилась в атмосферу его детских и юношеских лет. Позже я узнала, какие трагические порой события пришлось ему пережить, … но не будем здесь об этом.

—

Наконец настал сентябрь, и в первый же день работы архива РАН после летнего перерыва мы с моей мамой были там. Обнаружили там великое множество фотографий, документов, писем. И вот тут мне пришлось (еще раз) заново перестроить в своем уме образ деда. Да, я знала и раньше, что он был крупный ученый, пушкинист. Но я не понимала масштаба (спасибо врагам моего деда, которые избавили меня от необходимости скромно умалчивать о реальных фактах). И теперь, листая страницы архива, я с немым (не всегда немым) изумлением читала письма А.Ф. Лосева (и необыкновенные поздравления, включая настоящую хвалебную речь-энкомий на латыни от самого философа и дистих на гомеровском диалекте от его жены А.А. Тахо-Годи), Д.С. Лихачева (который писал: «Умоляю Вас, спасите русскую классическую литературу от наступающего на нее обывателя, воинствующей пошлости»! Кстати, отсюда тянется ниточка к очень интересной и важной теме, напишу об этом позже), Ю.М. Лотмана (который писал, что хотя он сам работает иными, «более лингвистическими», методами, это не мешает ему получать удовольствие от других исследовательских подходов; что зачастую то, что современникам представляется противоположным и даже враждебным, в глазах потомков оказывается всего лишь разными путями, ведущими к одной и той же цели; писал он и про то, что с нетерпением ждет третьего тома «Творческого пути Пушкина»).

Эти материалы не были никому известны — за редчайшими исключениями, когда смотрели что-то до нас с мамой один-два человека, в основном мы это видели первые (в некоторых делах даже не было листов использования).

Некоторые документы проливали свет на любопытные факты из биографии деда. Вот, например, в преддверии 1937 года его обвинили в том, что он «портит все дело» с изданием собрания сочинений Пушкина. (Это было грозное обвинение, которое могло стоить жизни или по крайней мере сломать жизнь: другого пушкиниста в то время по такому обвинению сослали в лагеря).

Позже, будучи уже осыпанным наградами и званиями академиком, дед отказался от Государственной премии за свою работу в учебнике по истории 19 века в пользу своего покойного коллеги, вклад которого в этот учебник был больше.

Отдельная тема — собственное творчество деда. Он всю жизнь писал стихи, но практически нигде их не публиковал, сомневался в их «объективной ценности». К счастью, в архиве его стихотворения сохранились (теперь я их понемногу выкладываю на blagoy.ru вот здесь). Я полюбила эти стихи —  это  тонкие, временами очень тютчевские строки, в которых чрезвычайно сильно чувство мистического. (Безусловно, дед был верующим человеком, безусловно верил в бессмертие души).

См., например: «Мирьяды звезд, плывущих стройным хором, Горящая огнями глубина…»

Среди стихов я нашла и строки, что сейчас выбиты на могиле деда. (Я-то раньше считала, что он завещал их там поместить. Но недавно я сообразила, что завещания-то не было, или по крайней мере нам, его потомкам, сказали, что не было… Так что теперь не знаю, что и думать — неужели это такая странная ирония судьбы? Потому что стихотворение это посвящено тому Дмитрию  — сыну деда и его первой жены — что умер в младенчестве в 1920-х годах).

Нашла и стихотворение, которое, как я думаю, посвящено бабушке (см.: «За радость ту, что так была мгновенна»). Листая бумаги деда, я только еще раз поражалась взаимопересечениям тем в жизнях деда и бабушки, тому, какая связь была духовная — не знаю, осознаваемая ими самими или нет.

И, наконец, третий том.

Мы с мамой просмотрели папки с третьим томом (моя самоотверженная мама проделала большую работу по сличению машинописных вариантов в двух более-менее беловых папках, тем не менее, как я поняла, итоговая рукопись или машинопись и правда исчезла).

О том, чем была или должна была быть эта книга, осталось лишь догадываться.

Теперь я снова, обогащенная знаниями из архива, возвращаюсь к книгам у нас дома.

Сейчас меня захватила личность учителя и друга моего деда — А.И. Белецкого. (Дед тоже отличался именно концептуальностью, синтезом — и вот этот синтез явно и у Белецкого). Читаю его статью сейчас про природу художественных образов…

P.S. Меж тем вчера мы снова побывали в архиве РАН. Теперь к общему делу подключилась  Ольга Благая, хранительница множества историй, которых я не знаю. Одна голова хорошо, две лучше, а три… Тетя Оля, в отличие от меня, обратила внимание на записку двоюродного деда Джорджа Благого (Йорка), посланную из Голливуда без адреса и даты. Она начиналась примерно так: «Передаю тебе с известной балериной Большого театра, находящейся у нас на гастролях, ложку А.С. Пушкина, память о котором тебе так дорога…»

Что еще за ложка Пушкина? Нет, я ничего не знаю. (Более того: я громче всех в свое время смеялась, смотря мультик про Масяню и «Пуговицу Пушкина, ложку Горького»). Вообще есть одно преимущество в том, что наследством деда (его исчезнувшей aka «никогда не существовавшей» частью)  распорядились другие люди, а не потомки: ведь нет никакого удовольствия в том, чтобы сидеть и дрожать, охраняя в собственном доме разные непростые книги и предметы.

Истории — это совсем другое дело. Их нельзя отнять, но ими можно делиться.

—

*** UPD «а потому не запоминала каждое слово…» Недавно Джон снова описал мне эту историю (на сей раз в письме); и она обросла новыми совпадениями и обертонами. Речь шла не о разграблении, а о массовом истреблении турок, которое предотвратили тогда русские и один греческий священник. Подробнее напишу позже.